Многие из нас в сознательном возрасте стали свидетелями уникального исторического момента — смены общественно-политического строя в нашем государстве. За 25 последних лет сложилось такое понятие как «российское», часто противопоставляемое «советскому».
Наш собеседник — Константин Сёмин, известный российский журналист и кинодокументалист, председатель жюри Фестиваля документального кино «Евразия.DOC».
— Правомерно ли противопоставление «российского» «советскому»? Действительно ли так глубоки различия?
— Я думаю, что, с одной стороны, мы должны не забывать о том, что Россия, по крайней мере, с точки зрения международного права, является правопреемницей Советского Союза. Соответственно, связана с советским наследием огромным количеством прямых обязательств юридических и других менее явных, но тоже значимых, сухожилий, нитей, которые объединяют людей, которые невозможно забыть или игнорировать.
С другой стороны, мы должны понимать, что тот характер государства, который с 91-го года в нашей жизни является определяющим, ничего общего с советской системой, с Советским Союзом не имеет. Поэтому Российская Федерация – это, конечно, с точки зрения государственного строительства, общественного строя, экономического уклада, полная противоположность Российской Советской Федеративной Социалистической Республике или шире – Советскому Союзу. И вот в этом дуализме, в этом двойном противоречии и одновременно единстве мы существуем. Это очень тяжелая ситуация, которая однажды должна будет чем-то разрешиться. Но такое противоречие есть.
— Согласно марксистско-ленинской теории смены общественно-экономических формаций, капиталистический строй сменяется социалистическим. Эта теория оказалась недееспособной, или имеет место временное отступление и социализм вернётся?
— Нет, она, без сомнения, актуальности не потеряла. И все последние годы, и каждый новый день подтверждают, что очень рано списывать марксистско-ленинскую трактовку событий со счетов, называть её устаревшей. Собственно говоря, во всем мире никто пока до этого не додумался еще. Это только у нас перестали изучать «Капитал».
Мы наблюдаем тотальный, всеобъемлющий кризис капитализма, который прорывается в войнах и эти войны уже опаляют наши границы.
И без сомнения, все те грабли, на которые наша страна наступила, все те уроки, которые была вынуждена пройти в прошлом, к сожалению, остаются актуальными для нас и сегодня. А что касается смены формаций… Кому-то в XIX веке представлялось, что Парижская коммуна – это краткосрочный опыт, к которому человечество больше не вернется, а оказалось, что это совершенно не так.
Социализм естественным образом не без борьбы и не без потрясений, но неизбежно должен будет прийти на смену капитализму. Потому что сейчас как никогда уместно вспомнить слова Розы Люксембург, которая незадолго до своей гибели сказала, что у человечества выбор очень простой – либо социализм, либо варварство. И сегодня, когда человечество выбирает, идет широкими шагами к варварству, нужно все-таки помнить, что есть и альтернатива, есть и другой вариант общественного устройства, напрямую связанный с нашей историей, с опытом наших предков. Это мы показали человечеству, что другой мир возможен. И, соответственно, на нас лежит важнейшая историческая задача – доказать это снова.
— В прошлом веке, наш народ дважды пережил смену общественно-политического строя. Я имею в виду 17-й и 90-е годы. И каждый раз по принципу — «до основания мы разрушим, а затем»… Как нам контролировать смену формаций, чтобы не было так болезненно, чтобы сохранить всё лучшее?
— Это невозможно контролировать. Формации меняются не по прихоти людей, которые приезжают в пломбированном вагоне и чего-нибудь устраивают по наущению немецкого генерального штаба. Формации меняют друг друга в силу того, что меняются производительные силы и производственные отношения. И, без сомнения, во всем мире эти изменения продолжаются.
Я не просто так упомянул кризис капитализма. Система экономических отношений, которая господствовала в мире на протяжении более ста лет, сегодня, очевидно, исчерпала себя, уперлась в стену. Вы говорите, что мы дважды разрушали все «до основания, а затем»… Извините меня, дважды человечество чуть не уничтожало себя в огне мировых войн «до основания».
Собственно, революция 17-го года и возникновение советского государства – это ответ человечества на испепеляющее, уничтожительное воздействие капитализма, который всегда противоречия, его разрывающие, решает через мировую войну.
Поэтому сегодня, когда оружие массового уничтожения стало более разрушительным и более доступным, и способов «до основания», без всякого «затем», уничтожить себя у человечества гораздо больше, мне кажется, мы не имеем права отказываться от того опыта, который был у наших предшественников.
— Но ведь что-то хорошее дало нам и наше время? Духовная свобода… Это состояние, конечно, внутреннее, но, с другой стороны, сейчас нет внешних препятствий для её реализации.
— Ну как это нет? Конечно же, они есть. И свобода, которую мы получили после 91-го года, – это свобода деградации, свобода разложения, свобода медленной смерти, духовной – уж точно.
В чем состоял смысл социалистического проекта? В том, чтобы предоставить личности безграничные фактически возможности для самосовершенствования, саморазвития, человек стремился ввысь, человек стремился к самообразованию. Сегодня мы шагнули в феодализм, в сословное общество, в котором одни люди отрезаны от возможности к самосовершенствованию и саморазвитию, а другие – наслаждаются безграничными возможностями по насыщению своих неограниченных потребностей. И в этом смысле, я думаю, такая свобода, конечно, неравноценна той свободе, которую мы потеряли в 91-м году.
— Вы рассуждаете с позиции рационализма. А возможно ли рациональное объяснение тому, что после распада Советского Союза и последующих реформ 90-х возродилась российская армия, промышленность, социальные институты? Казалось бы, этому ничто не способствовало.
— Я бы не сказал, что это уже случилось…
— Но такая тенденция явно наметилась…
— Вы знаете, в «проклятую социалистическую эпоху» было известное высказывание «головокружение от успеха». У нас сегодня, на мой взгляд, наступило головокружение без успеха. И это гораздо опаснее.
Боеспособность армии, её новый облик проверяется не в ходе косметических операций, пусть даже и большой геополитической важности, а, как не трагично это признавать, в ходе боевых действий, реальных боевых действий, столкновений с сопоставимым по боевому потенциалу противником. И поскольку я немножко представляю себе состояние нашего военно-промышленного комплекса, я бы не очаровывался здесь тем, что мы можем видеть новый танк на площади в День Победы.
Для того чтобы насытить армию образцами новой техники, новых вооружений, это вооружение должно поступить в серийное производство. Для этого в экономике должны быть совершенно другие возможности. У нас этих возможностей нет. Положение это крайне тревожное и опасное. И шапкозакидательство здесь совершенно неуместно.
Одержать победу в Великой Отечественной войне, разгромить мощнейшего противника нашей стране позволил, безусловно, качественно новый, по сравнению с какими-то предыдущими эпохами, технический потенциал. Была проведена индустриализация, модернизация. У Советского Союза была современная наука. Но, помимо всего прочего, советские люди, советский народ были объединены общей идеей. Они были невероятно сплочены и мобилизованы. И для того чтобы в нынешних экстремальных политических обстоятельствах уже Россия могла уцелеть в объятьях своих международных «партнеров», ей необходим не только современный технический, оборонный потенциал. Ей необходима такая же коллективная сплоченность, солидарность. А этой солидарности неоткуда взяться сегодня, к сожалению. И это очень тревожит.
С Константином Сёминым беседовал Валерий Леонов
